Столяров Ю.Н.
главный научный сотрудник
Научного издательского центра «Наука» Российской академии наук,
доктор педагогических наук, профессор

Воплощенная мечта быть читателем

Памяти

незабвенной Натальи Евгеньевны Добрыниной

посвящаю

Предлагаемые вашему вниманию воспоминания я написал в 2015 году по личной просьбе выдающегося библиотековеда и очаровательного человека – доктора педагогических наук Наталии Евгеньевны Добрыниной (1931-2015), много лет изучавшей проблему руководства детским чтением. Она более 60 лет проработала в Государственной библиотеке СССР имени В.И. Ленина / Российской государственной библиотеке. Будучи отменным социологом и проводя исследования в масштабе всего Советского Союза, а затем Российской Федерации, она владела богатейшим репрезентативным статистическим материалом, собранным на протяжении нескольких десятилетий, одновременно изучала чтение своих собственных детей, а впоследствии – внучат. По этой теме она опубликовала множество статей и несколько книжек, одна из которых вышла в издательстве «Школьная библиотека».

В конце своей жизни Н.Е. Добрынина решила написать книгу читательских биографий нескольких поколений своей семьи – от прадеда до правнуков, чрезвычайно интеллигентных людей с богатыми читательскими пристрастиями. Не знаю почему, но она решила добавить к этому раздел «Из читательских автобиографий родных и друзей», включающий в себя тексты, написанные людьми разного возраста и различных профессий. Так в эту симпатичную компанию довелось попасть и мне. Книга была почти готова, когда милейшей Наталии Евгеньевны не стало – она скоропостижно умерла в начале сентября 2015 года.

Усилиями её родственников и сослуживцев «Книга. Чтение. Библиотека в семейном интерьере» всё же была выпущена; мои воспоминания увидели свет 1 . Пока книга готовилась к печати, моё эссе заинтересовало журнал «Вестник Библиотечной ассамблеи Евразии» 2 , в котором Н.Е. Добрынина вела рубрику читательских биографий. Статья удостоилась лестных слов со стороны видного специалиста в области библиотечного читателеведения, профессора М.Я. Дворкиной 3 . Мои воспоминания привлекли внимание и Научной библиотеки Челябинского государственного института культуры: они сделали по нему оригинальную презентацию.

За разрешением опубликовать мои воспоминания обратилась ко мне и «Школьная библиотека», с которой Наталья Евгеньевна тесно сотрудничала. Такая неожиданная популярность меня несколько смущает, поскольку это не научное, а чисто личностное произведение. Однако, коль скоро есть желающие ознакомиться с этим штрихом моей читательской биографии, я охотно соглашаюсь на расширение известности о ней.

Написанное два года тому назад я, говоря словами Пушкина, «пересмотрел всё это очень строго», убедился, что недостатков «очень много, но их исправить не хочу». Кое-что слегка поправил, добавил детали, которые могут, по моему разумению, заинтересовать школьных педагогов-библиотекарей, так что получилась в ряде отношений новая работа.

Моя читательская биография началась в самом раннем детстве. Оно пришлось на военную пору. Как именно я выучился читать, толком не помню, но зато отлично осталось в памяти, что я страстно желал пойти учиться. В мои времена в первый класс принимали с восьми лет. Восемь лет мне исполнялось в конце октября 1945 года, то есть в первый класс мне положено было поступать в 1946 году. Однако со слезами я добился того, чтобы меня отвели годом раньше.

Чтобы меня пощадить, родители условились с учительницей: пусть я похожу дня два-три. Потом мне надоест, и я сам запрошу отставки до будущего года. Чтобы побыстрее отвадить от школы, на первом же уроке учительница вызвала меня к доске и велела прочитать предложение из какой-то серьёзной книги для взрослых. Не подозревая подвоха, я прочитал несколько абзацев. Что тут сложного, если я до поступления в школу уже несколько раз прочитал невероятно интересный «Детский календарь» на 1946 год (он и сейчас составляет реликвию моей личной библиотеки), который родители купили всем нам (у меня было две сестры, одна старшая, другая младшая, теперь их на этом свете уже нет). После этого мне было предложено пересказать содержание прочитанного. Я пересказал как понял, своей трактовкой вызвав её снисходительную усмешку.

После занятий учительница ни с того ни с сего подарила мне цветной карандаш и велела дома рисовать им всё, что захочу, и ради этого можно даже завтра не приходить в школу. Почему я получил задание иное, чем остальные, я не понял, да и не вдавался в это. Карандаш был замечательный. Такого карандаша не было ни у кого. Ни у кого на свете! Карандаш был удивительный. Во-первых, он был толстый. Во-вторых, у него были красные лакированные плоскости, а шесть граней белые. Такого чуда просто невозможно себе вообразить. Но и это ещё не всё и даже не главное. Главное состояло в том, что карандаш был двуцветный: с одного конца синий, а с другого красный – ну мыслимо ли это себе представить!

Дома невесть откуда взялись несколько разрозненных листочков из ученических тетрадей (над странностью этого обстоятельства думать было некогда), и я тут же опробовал изумительный карандаш в деле. Красным я изображал красноармейцев, синим – немцев (я не помню, чтобы у нас в ходу было слово «фашисты»). Немцев я рисовал кое-как, нарочито маленькими, сгорбленными, танки у них выходили маленькие и все подбитые, либо вообще без башен, а ружья у солдат короткие и кривые. Зато советские солдаты были в два, а танки – в три раза крупнее, винтовки у наших были прямее и длиннее. Всё это извергало красное пламя (у немцев – синее), врагов на поле боя валялось очень много, а наших – ни одного! Рисовал я до глубокой ночи, и никто меня не останавливал. Перед сном восхитительный карандаш я спрятал как мог надёжно, чтобы он и дальше помогал мне косить фрицев.

Наутро встал раньше мамы (она, как видно, рассчитывала, что я просплю), на занятия пришёл вовремя, чем вызвал неудовольствие учительницы. Вернувшись домой, первым делом проверил, на месте ли драгоценный карандаш. Увы, он пропал! Куда он мог подеваться? Ведь я нашёл ему такое надёжное место! Сказать об этом было невозможно: как бы не влетело, что не уберёг такой чудесный подарок. Родители к тому времени про него совсем забыли, но у взрослых всегда какие-то непонятные заботы. Теперь-то я подозреваю, что карандаш вернулся к своей хозяйке, а тогда я просто молча горевал из-за его необъяснимого исчезновения.

Одним словом, отлучить меня от обучения не вышло. Учился, особенно в начальных классах, с большим увлечением – при том что ни учебников, ни бумаги и других школьных принадлежностей не было, и не только потому, что к школе меня не готовили. Время было такое: всё для фронта, всё для победы! Победа случилась в мае, и за несколько месяцев стране перейти на мирные рельсы было невмоготу. Помню, что моя одноклассница (ходила из соседней деревни) через несколько дней занятий принесла в школу новый букварь. С картинками! Этим она потрясла всех, включая учительницу первую мою – Екатерину Павловну Соловьёву. Весь класс сгрудился возле пахнущей чем-то неземным книжки, и учительница спросила, как это Нюше удалось стать обладательницей столь бесценной вещи. «Мамка продала телушку и купила букварь», – просто объяснила соученица. А ведь из «телушки» вскоре выросла бы корова – кормилица для всей многодетной семьи, в которой отец пал смертью храбрых. За один урок мы с помощью учительницы прошли едва ли не полкниги. Ещё бы – на каждой странице картинки, и объяснено всё так понятно!

Писали мы на использованных газетах, самодельно сложенных в виде тетрадей и по сгибу прошитых нитками. Нам с самого начала сказали строго-настрого ни в коем случае не писать по портретам Сталина, а они попадались то и дело. Чернила сквозь газетную бумагу промокали, писать можно было между строк и только с одной стороны газетного листа. Да и под него надо было подкладывать использованную бумагу, чтобы чернила не переходили на другую страницу.

Перо то и дело спотыкалось о шершавую бумагу, разбрызгивая кляксы. За них снижали отметки, что было досаднее всего.

В школу я ходил с настоящей холщовой сумкой от настоящего противогаза, чем невероятно гордился. Обувью служили гигантские солдатские кирзовые сапоги. Ими можно было пинать всё, что попадётся под ногу, и в этом состояло их самое главное преимущество.

Глупые взрослые думали, что на дороге валяются обычные камешки, комки смёрзшейся земли и конского навоза. На самом деле это были вражеские гранаты, мины и снаряды; я победоносно расправлялся с ними на всём пути в школу и обратно. В остальном сапоги меня радовали мало: в них было невозможно бегать, и к тому же они были худые, я приносил в них содержимое всех встречавшихся по пути луж, глубину которых обязательно требовалось измерить. Сушились они на русской печке, но к утру всё же были сырами, хоть и тёплыми.

Зимой поначалу дело стало ещё сложнее.

Валенок у меня не было, к школе готовили только старшую сестру. Нина училась во втором классе и вместе с четвероклассниками ходила во вторую смену к той же самой учительнице и в то же самое помещение, где с утра до обеда занимались вместе мы, первоклассники, и третьеклассники. Утром я шёл в школу в новеньких тёпленьких валеночках размером прямо по ноге. После занятий мы с сестрой встречались на полпути, валенки я снимал и передавал ей, а сам по снегу бежал домой. Моё положение было выигрышнее, чем её: Нине приходилось спешить босой в гору, тогда как мне – резво скакать под гору.

Вместо шапки у меня был настоящий лётчицкий шлемофон – весь такой круглый, из дублёной овчины. И всё бы хорошо, но у него было два существенных недостатка. Во-первых, по воинскому уставу к нему не положено прикреплять красную солдатскую звёздочку (а у меня эта драгоценность была!). Без неё вся военная прелесть головного убора пропадала. Во-вторых, из-за необъятного размера его надо было непременно поддерживать одной рукой, иначе он налезал не только на глаза, но и на нос. Выглядел я в этом шлемофоне нелепо, и, чтобы избежать нагоняя, надевал его только подходя к дому. Или завидя встречного: ходить с непокрытой годовой не было принято даже летом – тогда пределом мечтаний была кепка-восьмиклинка. Зато обувь была без нужды: тепло же, мы по ягоды-грибы ходили босиком даже в лес.

Пишу обо всём этом, чтобы современники представляли, как доставалось знание нашему поколению. И всё равно вспоминаю то время с ностальгией и многое бы отдал, чтобы туда вернуться.

Когда меня, как и всех малышей, взрослые спрашивали, кем я хочу быть, когда вырасту, я, не задумываясь, гордо выпаливал: «Читателем!» Читателем в конечном счёте я фактически и стал, ежедневно прочитывая десятки страниц рукописей, статей, диссертаций, студенческих работ и так далее.

Но предшествовало этому чтение немногих художественных книг из семейной библиотеки. Отец по профессии был инженером и одновременно учителем физики, математики, черчения, соответственную тематику имели и собираемые им книги. К ним я был равнодушен, да и он строго следил, чтобы в его книгах никто не копался.

Но был в нашем фонде и довоенного издания большеформатный том основных произведений Гоголя, и напечатанные ещё по дореволюционной орфографии разрозненные тома Тургенева, Писемского и других классиков. Вот их-то я запоем и читал, мало что понимая. Манила неведомая жизнь, невероятные герои, их переживания и вообще что-то необычное, чего мы были полностью лишены в своей серой обыденности. Как-то на чердаке под застрехой соломенной крыши нашёл два-три томика книг, набранных церковно-славянским шрифтом. Среди них – «Молитвенник» и «Закон Божий» (кстати, сегодня я могу судить, что с дидактической точки зрения «Закон Божий» – я его сохранил – эталон учебной литературы, он составлен безупречно, так что легко заткнёт за пояс любой современный учебник по любому предмету) в синем переплёте. Последняя книга была вручена отцу, когда он учился в церковноприходской школе, за успехи в учёбе и прилежание. Как я понял, книга эта, а также, по-видимому, и другие такого рода, были отцу дороги, но он опасался держать их среди других своих книг. Если найдут при обыске, будет отговариваться тем, что он о них не знал, хотел выбросить, да забыл, и т. д.

Во всяком случае, я, несмотря на свой малый возраст, чувствовал, что заговаривать с ним об этих книгах нельзя, опасно. Тем более что он учитель, и обвинение в политической неблагонадёжности для него и для всей нашей семьи было бы катастрофическим. Наверное, именно поэтому нас, детей, постоянно настраивали, чтобы мы никому не передавали домашних разговоров, потому что кругом враги, они всё подслушивают и всё перевирают. В таком страхе, думаю, жили все. Поверить во врагов было очень легко: вот же они, коварно напали на нашу Родину, бомбили наши окрестности. Вой гитлеровских самолётов, визг падающих бомб, взрывы снарядов стоят у меня в ушах посейчас, и животный ужас – это первое и немногое, что врезалось в память с трёхлетнего возраста.

Мы врагов только что, конечно, победили, но сколько их ещё затаилось, только и выжидают возможность напакостить хорошим советским людям.

Был ли отец верующим? Сомневаюсь, хотя в детстве, судя по его рассказам, он был помощником церковного звонаря и тем немного помогал своей семье, в которой рос. Помню только, что он любил читать наизусть М.Ю. Лермонтова: «В минуту жизни трудную, || Теснится ль в сердце грусть, ||Одну молитву чудную || Твержу я наизусть».

На моё укоризненное замечание он разъяснил: Лермонтов – великий русский поэт, и если бы, мол, у меня был томик его стихов, я дал бы тебе его почитать, ты бы в этом убедился сам. «Странно,– возразил я, – великий поэт, а написал молитву». «А тогда все были верующими, – пояснил отец. – Ленин и Сталин ещё не родились». Такое объяснение примирило меня и с Лермонтовым, и с отцом. С тех пор, прежде чем кого-то критиковать, я сначала пытаюсь найти объяснение его поступкам или поведению. Так что педагогом отец был, по-видимому, неплохим. Соответствовал отзывам о себе со стороны.

Году приблизительно в 1949-м у нас при сельском совете открылась библиотека, и я пошёл в неё записываться прямо в первый же день её работы. На вопрос «Ну что же, мальчик, ты хотел бы прочитать?» ответ у меня был припасён заблаговременно. Разумеется, читать надо книги хорошие. А ещё лучше талантливые. Да чего размениваться на талантливые, когда есть книги гениальные. Каждый день по радио (чёрная бумажная тарелка, которая висела на стене и никогда не выключалась) говорили о гениальных трудах товарища Сталина, а ни одного из этих трудов мне читать не доводилось.

После немой сцены библиотекарь осторожно поинтересовалась:

И какой же конкретно труд ты хотел бы прочитать?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Во-первых, потому, что на их заглавиях я как-то не зацикливался. Во-вторых, какая разница, если любой из них гениальный? Почему я должен выбирать какой-то один? Поэтому после небольшого замешательства я уверенно выпалил:

Новая немая сцена. После неё библиотекарь с опаской сняла с полки только что изданный, никем не читанный первый том избранных сочинений И.В. Сталина и записала сведения о выдаче себе в тетрадку.

– Только смотри не потеряй, это очень ценная книга.

Могла бы и не предупреждать: я и сам понимаю, что гениальные труды – они же и самые интересные, а значит, и ценные.

Я не стал убирать эту книгу в настоящую зелёную противогазную сумку, а прижал к груди первой сторонкой пурпурного переплёта наружу и так шёл – целый километр – в расчёте на то, что встречные поинтересуются, что это за книга и откуда я её несу. К сожалению, никто с таким вопросом меня не остановил.

Дома я вцепился в эту книгу раньше, чем сел за выполнение уроков. И ничего не понял... Просто-таки совсем ничего! И это называется гениальный труд? Обескураженный, я отложил том в сторону и принялся за домашние задания. Книгу вернул на следующий день. На изумлённый вопрос «Что, уже прочитал?» я расплакался и признался в своём провале. Библиотекарь (настоящий профессионал!) меня утешила:

– Это ты просто ещё не вырос. А ты любишь книжки о животных?

– А разве есть такие книжки?

– Ну вот, например, рассказы Бианки. Давай я тебе её запишу, а завтра ты обязательно зайди и скажешь, понравилась ли. Если не понравится, дам другую.

Книга мне понравилась невероятно, и я постепенно перечитал, наверное, почти все книги из этой библиотеки. Там была неплохо представлена и классика русской литературы, и тогдашние новинки – «Белая берёза», «Далеко от Москвы» и другие. Эти знания потом меня...подвели. На выпускном сочинении я выбрал свободную тему – «Мой любимый писатель». Честно и вдохновенно я написал длинное сочинение о произведениях М.М. Пришвина, который в 9-10-м классах меня просто покорил, и я прочитал все его избранные произведения. Поставили мне, однако, всего лишь четвёрку и дали понять, что любить следовало либо Островского, либо Горького, либо Фадеева, либо Маяковского.

После окончания школы я поступал на филологический факультет МГУ – не престижа ради, но просто потому, что о существовании других вузов не подозревал. А о том, что в университет шёл учиться с Севера пешком Ломоносов, знал. Там я недобрал нужного количества баллов. Конкурс был колоссальный, а мне за сочинение по «Путешествию из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева поставили четвёрку за то, что я написал: «Жестокие помещики пороли невинных крестьян», а проверяющий усмотрел в этом грубую ошибку, разъяснив мне, что невинными бывают девушки, а о крестьянах следовало выразиться как о ни в чём не повинных.

По настоянию отца, к гуманитарному образованию относившегося скептически, хотя выбору моему он не препятствовал, я начал готовиться к поступлению на физмат. Для этого перерешал все задачи из сборника по алгебре П.А. Ларичева, в котором были собраны задания для абитуриентов из разных престижных вузов. В свободное время продолжал увлекаться чтением художественной литературы и даже из неоконченных ученических тетрадок смастерил блокнот, в который решил для интереса записывать прочитанные произведения. Блокнот, по счастью, сохранился, и вот что в нём содержится за 1956 год:

● Д. Гранин. Искатели;

● М.А. Шолохов. Поднятая целина;

● Глеб Успенский. Нравы Растеряевой улицы. Разоренье;

● И.Л. Орестов. Холодный свет;

● Я.И. Перельман. Занимательная физика;

● Памятка по защите от атомного оружия;

● А. Фадеев. Молодая гвардия;

● П.М. Мусьяков. Сигнальщик;

● Джек Лондон. Рассказы;

● Г. Уэллс. Человек-невидимка;

● Л.Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича;

● Г. Келлер. Сельские Ромео и Джульетта;

● В.А. Каверин. Два капитана;

● К. Чапек. Как это делается;

● Выступления на XIX и XX съездах КПСС А.И. Микояна, Д.Т. Шепилова,

● Н.С. Хрущёва;

● А. Барбюс. Огонь (Дневник взвода). Правдивые повести. Статьи и речи. Письма с фронта;

● М.Е. Салтыков-Щедрин. Повести и сказки;

● Б.Л. Горбатов. Донбасс;

● М. Горький. Трилогия;

● М. Георгиев. Мелом и углём;

● Л.Н. Толстой. Анна Каренина.

Кроме того, постоянно читал журналы «Вокруг света», «Огонёк» и «Крокодил». На 71-й записи перечень обрывается: стало не до фиксирования прочитанного, пора было снова ехать с документами в Московский университет.

Анализируя этот круг чтения, сегодня могу сказать, что макулатуры в моём чтении было мало. Да и фонд сельской библиотеки был подобран, по-видимому, неплохо. В основном я самообразовывался на хорошей русской и зарубежной классической литературе.

Следил и за современной. Особенно большим подспорьем была выходившая в ту пору «Роман-газета». Выпускалась она на плохой газетной бумаге, имела неудобный большой формат, но зато сильно выигрывала в оперативности, тиражах и дешевизне. В ней печатались самые современные романы, в особенности, представленные к Сталинской премии.

Возвращаюсь к выбору профессии. На какой факультет поступать, если везде конкурс 12-15 человек на место? Чтобы на сей раз осечки с поступлением не возникло, я решил перехитрить всех абитуриентов и подать документы на астрономическое отделение физико-математического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Вряд ли, думаю, кто знает о таком отделении. А если и знают, ну, кому придёт в голову поступать на астрономический – только таким же немногим чудакам, вроде меня. А работа ожидает и лёгкая, и интересная: смотри себе в телескоп на звёзды да подсчитывай их. В школе мне очень нравились картинки в учебнике астрономии и фамилия автора – Воронцов-Вельяминов 4 , а не какие-нибудь Рыбкин 5 , Киселёв 6 или Пёрышкин 7 , хотя в своём суждении о них только по таким же плебейским фамилиям, как моя, я глубоко заблуждался.

Но только на сдачу документов на это отделение стоял длинный хвост желающих, а в очереди я услышал разговор: «Конечно, в МГУ, да хоть на любой факультет, простому смертному не попасть. Это же тебе не Библиотечный институт, куда никого калачом не заманишь». Услышав эти слова, я, ещё ушам своим не веря, что есть такой институт, тихо утёк из этой очереди (вдруг придётся возвращаться) и в ближайшем справочном бюро на площади перед высотным зданием Университета, не пожалев четыре копейки, – а отдал бы и больше! – получил и адрес Московского библиотечного института, и маршрут.

Справочных бюро в Москве было много. Они представляли собой характерные такие сооружения – небольшую, только чтобы поместиться одному человеку, цилиндрическую будку с конусной крышей. Всё ещё глазам своим не веря (как может быть Московский институт не в Москве, а в лесу?), поехал на электричке в сторону Химок, вышел на платформе «Левобережная» (Левый берег канала Москва-Волга) и, продолжая сомневаться, по просёлочной тропке добрался до единственного в посёлке четырёхэтажного здания, в котором располагался Институт. Тут я попал в ещё более длинную очередь! Популярность высшего образования была невероятной, конкурс во все вузы был очень высокий, но гуманитарные пользовались наибольшим успехом. Конкурс в пятнадцать человек на место меня не испугал. Да хоть пятьдесят, хоть сто! Я всё равно хочу учиться только здесь!

За сочинение я получил пятёрку. Из всего потока в несколько сотен человек пятёрок было только две. Вторую получила моя будущая жена, она- то, собственно, и обратила тогда внимание на второго отличника. Всем моим однокашникам сильно повезло с преподавателями курсов литературы и истории. Ими были, в основном, талантливые педагоги, несправедливо изгнанные из более престижных вузов за так называемый космополитизм. А у нас программы по этим предметам мало уступали филфаковским и истфаковским. Мои наставники научили разбираться в литературе, критически оценивать читаемое. Только из одной нашей группы профессиональными поэтами вышли Александр Екимцев (его именем названа краевая детская библиотека в Ставрополе) и Владимир Богатырёв – многолетний секретарь Московской городской писательской организации Союза писателей СССР/России.

Мне, по-видимому, был свойствен критический склад ума, так что сокурсники за глаза прозвали меня Белинским. Очень часто они подначивали меня в начале семинарского занятия задать какой-нибудь вопрос преподавателю и затеять дискуссию, так чтобы времени для опроса осталось совсем мало. Как бы то ни было, но учиться мне было интересно. Иные преподаватели и через десятки лет, случайно оказавшись в вузе, узнавали меня, чем приводили в немалое смущение. Чтобы облегчить себе жизнь, я записался в лыжную секцию, потому что там выдавали лыжный костюм и лыжные ботинки, так что проблема с приличной одеждой решалась на раз. Как и другие сокурсники, ночами подрабатывал на разгрузке вагонов.

Перед летними каникулами 1957 года долго мучился: остаться ли в Москве, где должен был состояться Международный фестиваль молодёжи и студентов, или поехать на целину – посмотреть, что это такое, да и подзаработать на пропитание. Пересилило второе соображение.

Впрочем, пропущу полвека своей жизни и кратко скажу о себе сегодняшнем как читателе. Уже упоминал, что я автор научных и популярных трудов, читающий лекции профессор, научный консультант докторантов, руководитель аспирантов (общее их число составляет пятьдесят) и член восьми редколлегий и редсоветов наших профессиональных периодических изданий, включая «Школьную библиотеку». По роду занятий вынужден поэтому читать очень много научной литературы.

Она идёт беспрерывным потоком в течение всего учебного года, и ещё многое остаётся на отпускное время. Когда от такого чтения становится невмоготу, я переключаюсь на свою любимую художественную и историческую литературу. Здесь я практически всеяден: от Лермонтова, Гоголя, О. Генри или Владимирской летописи могу спокойно перейти к Стивену Кингу, Александру Бушкову или мемуарам, стихам кого-нибудь из своих знакомых, людей пишущих и свои творения мне дарящих. Чаще же всего читаю всё это одновременно или попеременно.

Академик Л.А. Арцимович определил науку как «хобби, реализуемое за счёт государства». В этом шутливом афоризме заложена правильная мысль: занятия наукой осуществляются по законам свободного времени. И если у кого-либо это происходит иначе, т.е. по принуждению, хотя бы и собственному, серьёзным учёным ему не быть. В ряде случаев мне затруднительно определить грань между чтением производственным и досуговым. Подчас приходится читать бездарную научную работу и развлекаться безграмотным слогом, отсутствием языкового чутья, демагогичностью рассуждений и лишний раз удостоверяться в том, что пустая бочка действительно громче звенит. Ничего не оставляя ни уму, ни сердцу, такая работа только веселит и разгружает мозг для действительно глубоких научных трудов.

Бывает, причём гораздо чаще, и иное: когда на новые научные мысли наталкивает чтение художественного или просто непрофильного произведения. Начинается обычно с какой-нибудь простенькой, а то и ёрнической мысли для развлечения ума. Если, например, «Евгений Онегин» – это, как всем известно, энциклопедия русской жизни, то в этой энциклопедии должно быть что-то сказано о книге, о чтении. Начинаешь читать под этим углом зрения и приходишь к открытию: батюшки, да ведь весь роман – не о чём ином, как о книжной культуре! В самом деле, в романе фигурирует поистине огромное, не встречающееся больше ни у кого, ни до, ни после Пушкина, да и у него самого в других произведениях, количество имён и произведений писателей, учёных, общественных деятелей разных стран. Другая особенность произведения – его чёткая и тем не менее наводящая на вопросы структура.

В первой главе Пушкин знакомит читателя с главным героем, и из этого можно заключить, что Евгений Онегин – законченный, сложившийся англоман, самообразовавшийся на английской художественной и научной литературе. Во второй главе мы знакомимся с Владимиром Ленским. И с первых же строк выясняется, что он вернулся из Германии, полностью впитав немецкую книжную культуру. Пушкин подводит нас к мысли, что, в отличие от Онегина, Ленский – убеждённый германофил. Затем Пушкин представляет читателю семейство Лариных. Представление это строится на отношении каждого члена семьи к книге и чтению. С этой точки зрения отец и мать Ларины, а также их дочь Ольга в книжно-культурном отношении не образованны. Интереса для сюжета они явно не представляют и потому довольно быстро уходят со страниц романа. Иное дело – Татьяна. Ей посвящена отдельная глава. Русская душою, как её аттестует автор, Татьяна, однако, воспитана исключительно на французской книжной культуре. По героям французских романов она стремится понять натуру Евгения Онегина, пленившего её душу.

Понадобилось всё это автору для того, чтобы столкнуть героев – русских дворян, но носителей чуждой для отечества книжной культуры, и посмотреть, что из этого получится. Столкновение англомана Онегина с германофилом Ленским приводит, как известно, к трагедии. Попутно оказывается безжизненной и коллизия германофила Ленского с пустышкой в книжно-культурном отношении Ольгой. Столкновение английски-книжно-культурно-ориентированного Онегина с представительницей французской книжной культуры Татьяной заканчивается драмой, причём дважды: сначала она произошла по инициативе Татьяны, в конце романа – по инициативе Евгения.

Осмыслив роман в таком ключе, начинаешь понимать его главную идею: «Да на чужой манер хлеб русский не родится». Эта идея была исключительно важна для Пушкина. Приведённые слова князя и писателя Александра Александровича Шаховского А.С. Пушкин процитировал в повести «Барышня-крестьянка» при характеристике помещика Григория Ивановича Муромского. Этот помещик развёл «английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои обрабатывал он по английской методе: но на чужой манер хлеб русский не родится, и несмотря на значительное уменьшение расходов, доходы Григорья Ивановича не прибавлялись; он и в деревне находил способ входить в новые долги».

Русскому человеку не следует оглядываться на иноязычную книжную культуру: это приводит только к отрицательным последствиям при любой комбинации этих культур, искусственно внедряемых в русскую культурную почву. Нам нужна собственная книжная культура – вот к чему приходит Пушкин после всестороннего исследования этой проблемы. Поскольку такая культура отсутствует, Пушкин начинает писать прозу сам, открывая своим творчеством золотой век русской литературы и русского искусства. Прямая сюжетная линия романа – лишь самый верхний пласт среди всего множества глубинных пластов и смыслов, содержащихся в этом произведении.

Или задумался я как-то над таким столь же распространённым, сколь и странным сюжетом русских народных сказок: Иван между прочим, дурак – идёт или едет, как и положено, куда глаза глядят. И наезжает на столб. А на столбу написано – неважно что, но ведь написано! И Иван-дурак это написанное свободно читает, причём за тысячу лет до Кирилла и Мефодия! Начинаю читать другие сказки – и что же? Тема книги, грамотности, чтения встречается в каждой пятой русской народной сказке. Да ведь это же открытие!

А как выглядит эта тема у более книжных, как считается, народов – у иудеев, персов, арабов, китайцев и т.д.? Значит, читаю сказки других народов мира и веду статистику упоминаний книги и чтения, отслеживаю характер письменных источников, т. е. выхожу на целое новое книговедческое направление! Уже отработал (или просто прочитал ради удовольствия – поди разберись) сказки восточных народов, Кавказа, Севера, южных и некоторых западных славян и т. д.

От сказок перехожу к былинам – и там вижу поголовную грамотность всех былинных героев, будь то Добрыня Никитич – управляющий делами князя Владимира, Илья Муромец – возведённый в ранг святого, т. е. личность по определению грамотная, не говоря об Алёше Поповиче: можно ли представить себе неграмотным поповского сына. Дальше – больше: оказывается, тема книги и чтения чрезвычайно широко представлена во всех мировых религиях. Мифы разных народов мира честь изобретения письменности отдают богам. Представлена эта тема и в героическом эпосе Западной и Северной Европы, Средней Азии и т. д. Но ведь и фольклор не замыкается только сказками. Без книжного сюжета не обходится ни одно агиографическое произведение, однако и отречённые произведения, вплоть до чернокнижия, нельзя оставить без внимания. А что по этому вопросу можно почерпнуть из оккультных наук, еретических и прочих маргинальных произведений? Для науки ведь всё это равно интересно.

Короче говоря, благодаря досуговому чтению я вышел на новое научное направление всемирного масштаба: поиск истоков книжной культуры. В этом году вышла почти 60-листная (это 500 страниц формата А4) монография «Истоки книжной культуры», которую любезно согласился издать Челябинский государственный институт культуры, в своё время избравший меня своим почётным профессором. Предвижу большое будущее этого направления, оно сильно и совершенно по-новому обогатит книжную культуру, а тем самым и историю культуры вообще.

Недавно новым взглядом перечитал «Тараса Бульбу». И тоже сделал для себя открытие: глубинный-то смысл этого произведения в том, до чего доводит себялюбие и анархия. Запорожская вольница – только фон для подтверждения этой вечной проблемы.

Не знаю, насколько типична моя читательская история и биография. Но сам я ею доволен, меня она полностью устраивает. Удручает единственное: ещё так много хотелось бы прочесть и так мало времени для этого осталось...

Ю. Н. Столяров

20.07.2018

_________________________

Столяров Ю.Н. Хочу быть читателем / Ю.Н. Столяров // Добрынина Н.Е. Книга, чтение, библиотека в семейном интерьере / Н.Е. Добрынина. – Москва: Канон,

То же: Вестник Библиотечной ассамблеи Евразии. 2016. № 3. С. 55-58.

Дворкина М.Я. Книга, чтение, библиотека в семейном интерьере (к 85-летию Н.Е. Добрыниной) / М.Я. Дворкина // Румянцевские чтения – 2017: материалы междунар. научно-практ. конф. 18–19 апреля 2017 г. Москва: Пашков дом, С. 150-151

Борис Александрович Воронцов-Вельяминов (1904–1994) – астроном, член-корреспондент Академии педагогических наук СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, из древнего дворянского рода Воронцовых-Вельяминовых. Автор трудов по истории астрономии, монографии «Очерки истории астрономии в России», биографии Лапласа, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей». Его «Очерки о Вселенной» выдержали восемь изданий. Он автор учебных пособий по астрономии, в том числе учебника для средней школы, выдержавшего большое количество изданий на протяжении более чем 30 лет.

Николай Александрович Рыбкин (1861–1919) – замечательный русский математик-педагог. После окончания Московского университета в 1883 г. начал педагогическую деятельность в частном реальном училище. Свыше 20 лет работал в различных учебных заведениях Москвы, таких как Лазаревский институт восточных языков, Московская практическая академия коммерческих наук – лучшее в начале XX века учебное заведение для подготовки деловых людей.

Им написаны «Сборник геометрических задач на вычисления» (1890), «Сборник стереометрических задач, требующих применения тригонометрии» (1892), «Сборник тригонометрических задач» (1895), много раз переиздававшиеся. Наше поколение училось по этим задачникам. Обычно они использовались совместно с учебниками А.П. Киселёва.

Андрей Петрович Киселёв (1852–1940) – русский и советский педагог, «законодатель» школьной математики. Наиболее известен благодаря своим учебникам по математике для средней школы.

После окончания со степенью кандидата физико-математического факультета Петербургского университета по математическому разряду (1875) преподавал математику, механику и черчение в только что открывшемся Воронежском реальном училище. Затем – в Курской мужской гимназии и, наконец, в Воронежском кадетском корпусе. В 1918–1921 годах преподавал математику в Воронежском институте народного образования, на педагогических курсах, высших командных курсах. С 1922 года жил и работал в Ленинграде. Похоронен в Петербурге на Волковом кладбище, рядом с могилой Д.И. Менделеева.

Андрей Петрович был не только талантливым учителем, автором учебников, но и блестящим лектором. Как заметила заместитель директора Государственной научной педагогической библиотеки им. К.Д. Ушинского Л.Н. Аверьянова, «А.П. Киселёв – это эпоха в педагогике и преподавании математики в средней школе. Его учебники математики установили рекорд долговечности, оставаясь свыше 60 лет самыми стабильными учебниками в отечественной школе, и на многие десятилетия определили уровень математической подготовки нескольких поколений граждан нашей страны».

Один из крупнейших математиков XX века, академик А.И. Арнольд был убеждён, что современной школе следовало бы вернуться к его учебникам.

Александр Васильевич Пёрышкин (1902-1983) профессор, член-корреспондент Академии педагогических наук РСФСРР, член-корреспондент Академии педагогических наук СССР, лауреат Государственной премии СССР, кавалер ордена Ленина и Октябрьской революции, автор учебников по физике для средней школы. Александр Васильевич был деканом физического факультета и заведующим кафедрой методики преподавания физики Московского государственного педагогического института. «По Пёрышкину» – по книгам, написанным им лично или в соавторстве, – учились все поколения советских школьников. Издаются они и в XXI веке. Как выразился профессор Н.Н. Малов:

Всю жизнь учебники писал,

По ним, сказать не побоюсь,

Училась физике вся Русь.

В московской школе №712 классный руководитель Наталья Шевковская отчитала 16-летнего ученика за участие в акциях протеста, после чего его вызвали в полицию.

Рассказ подростка, а также фрагменты записи его беседы с преподавателем опубликовал телеграм-канал «Протестный МГУ ».

7 декабря школьник пришел в Дорогомиловский суд Москвы на заседание по делу «Нового величия». На следующий день Шевковская провела с ним беседу перед классом, а позже в учительской, раскритиковав политические взгляды и призвав не снимать политические мероприятия (у ученика есть свой канал на YouTube). «Мол, „зачем это все?“ или „против чего могут протестовать подростки?“, а самое странное — „хочу ли я, как во Франции?“» — пересказал он ее вопросы.

20 декабря матери школьника позвонили из полиции и вызвали на беседу в комиссию по делам несовершеннолетних. За отказ подростка пригрозили поставить на учет. 24 декабря в полиции им показали обращение из школы о том, что он «снимает странные видеоролики» и является членом «неформального политического общества „бессрочка“». На вопрос, в чем его пытаются обвинить, инспектор ответила, что его «просто предупреждают», рассказал подросток. По его словам, ему также заявили, что «бессрочка» — это, возможно, экстремистская организация.

Шевковская в с Daily Storm объяснила критику ученика перед классом тем, что из-за протестов он пропускает уроки. «Мы по каждому ребенку, который не посещает занятия, пишем заявления», — сказала она.

«Бессрочный протест» — акция, которая началась после митинга против пенсионной реформы в начале сентября.

Теги статьи: Распечатать Послать другу Please enable JavaScript to view the

— Пап, тебя завтра в школу вызывают, — тоскливо произнес Костя, вернувшись с продленки.
— Это еще почему? — спросила старшая сестра, выглянув из кухни. — Ты что, опять двойку по математике получил?
— Хуже, — ответил мальчик и уставился в пол.Из комнаты вышел отец. Увидев сына, он каким-то шестым чувством понял, что дело здесь не в двойках.

Вихрастый, всегда жизнерадостный парень стоял в прихожей, боясь даже войти в комнату. По щекам его текли громадные слезы.

— Поздно рыдать, — запричитала сестра. — Это ж надо, докатился! То подрался, то двойку получил, то учителям грубит. Ну сколько можно? Не ребенок, а оболтус какой-то. Тебе уже 10 лет, кем ты вырастешь, когда тебе 20 будет? Вот правильно, пусть отец теперь походит, покраснеет за тебя. Ну чего стоишь истуканом? Говори быстро, что произошло!

Костя сел на портфель, обхватил голову руками и громко зарыдал, утирая нос рукавом.

Сестра бросилась к нему, обняла, поцеловала:

— Ну что ты, не надо так! Может, все обойдется... Ну хочешь, я вместо отца в школу схожу, поговорю с твоим завучем? Ну не надо рыдать, мы ж тебя все любим!

От этой фразы Костя зарыдал еще сильнее, обхватил ее руками, крепко прижался к ней всем телом, уткнулся в плечо и прошептал:

— Никто меня не любит, и я больше никого не люблю.

Разговор продолжать было бессмысленно. Сестра раздела брата, уложила его в кровать, включила его любимую сказку про Золушку, поцеловала и вышла. Еще немного поплакав, Костя погрузился в добрый мир фей и волшебников, представил себя принцем и незаметно для себя уснул.

А на кухне сидели отец с взрослой дочерью и гадали, что же такое произошло в школе, что их озорной, но добрый и отзывчивый мальчишка пришел домой в таком состоянии.

— Знаешь, я, кажется, знаю, что стряслось, — негромко проговорил отец. — И поэтому я отпрошусь завтра с утра с работы и пойду в школу сам. Я думаю, тебе там лучше не появляться, а Костя пусть побудет несколько дней дома.

— Ты что, думаешь, это из-за его дружбы с Леной? Да брось. Ну поссорились... Помирятся! В их возрасте это пустяки.

— Я и говорю, лучше мне сходить, они мужчин больше любят, да и должен же я с его учителями познакомиться.

На том и порешили.

В школе отца встретила завуч по воспитательной работе.

— Гражданин, вы к кому?
— Простите, я пришел к следователю? И меня обвиняют в страшном преступлении? — вопросом на вопрос ответил мужчина
— Что вы имеете в виду? — опешила завуч.
— Ну, не мне объяснять педагогу со стажем, что обращение «гражданин» в нашем обществе принято только в отношении осужденных, — расплылся в улыбке отец.

Женщина растерялась. С одной стороны ей нахамили, а с другой — этот человек улыбался и не проявлял агрессии.

— Вы по какому вопросу и к кому? — выдавила она.
— Я по вопросу вчерашнего поведения моего сына. Меня вызвал директор.
— А! Так вот вы кто у нас! Пойдемте, нам с вами надо поговорить. Обсудим дальнейшее пребывание вашего сына в нашем учебном заведении.
— Что, настолько все запущено? — иронически спросил мужчина.
— А то вам неизвестно? Вам Константин разве не рассказал, почему вас попросили прийти?
— Он вчера пришел в таком состоянии, что я не хотел ни о чем его расспрашивать.
— Ну что ж, тогда для вас это будет большим сюрпризом. У нас вся школа на ушах стоит из-за его поведения.
— Он что, пытался ее взорвать?
— Вам сейчас будет не до смеха, — ответила женщина и открыла дверь кабинета директора. — Галина Петровна? К вам! Тот самый! Отец Кости. Представляете, он еще не в курсе случившегося!
— Да, как ни прискорбно об этом говорить, — начала директор, — но вызывающее поведение вашего сына ставит под вопрос его пребывание в нашей школе. То, что он сделал, недопустимо и аморально!
— Постойте! Может, вы мне все-таки объясните, в чем он провинился? — спросил отец
— У меня даже язык не поворачивается это сказать. Он сексуально домогался своей учительницы и устроил балаган с признанием ей в любви.
— Вы ничего не путаете? Сексуально домогался? Это как? И где? — удивился отец.
— На уроке литературы! Перед всем классом. Он пытался ее поцеловать.
— Насколько я понимаю, сексуальные домогательства и поцелуй — не одно и то же.
— Вы что, не понимаете? Это же школа, а не дискотека! Здесь идет образовательный процесс, а ваш сын его срывает.
— Вы хотите сказать, что из-за него не учится вся школа?
— Да! Именно это я и хочу сказать. Все сегодня только и обсуждают выходку вашего сына.
— А я могу поговорить непосредственно с этой учительницей? — спросил отец
— Вам что, недостаточно моего общества? — изумилась директор.
— Ну вы же сами при этом не присутствовали...
— А что вам непонятно?
— Мне непонятно, что же все-таки произошло и в чем вы обвиняете моего сына.

— То, что произошло, будет первым пунктом на завтрашнем педсовете. Наша молодая коллега повела себя недопустимо, скрыв этот факт от руководства школы, и фактически поощрила его. Вам с ней не о чем разговаривать. У нее сейчас сдвоенный урок, и она освободится только через полтора часа.

— Ничего, я подожду. А пока мы можем обсудить, что конкретно вы от меня хотите.

— Боже мой! — всплеснула руками завуч. — Вы что, еще ничего так и не поняли? Мы предлагаем вам забрать Костю из нашей школы. Ему же спокойней будет.

— Что? Вы что, решили задавить его двойками?

— Мы понимаем, что обстановка в вашей семье нетипичная. Вы воспитываете сына вместе со своей дочерью. Мне очень жаль, что ваша жена рано ушла из жизни и у вас нет времени заниматься ребенком. Он у вас далеко не отличник, а после случившегося учителя перестанут закрывать глаза на многие его слабости и будут ставить ему заслуженные оценки, — произнесла директор.

Не судите о моей семье и не делайте выводов, которые не украшают учителя, — сердито ответил мужчина. — Я не считаю, что мы плохо влияем на Костю и что он отъявленный хулиган и двоечник. Да, мне сложно везде успевать, и многие обязанности по семье взяла на себя моя старшая дочь. И справляется она хорошо и в вашу школу ходит регулярно. Все, что я прошу, — дать мне возможность самому разобраться в ситуации. Думаю, у меня есть на это право.

— Как вам будет угодно, — раздраженно ответила директор. — Но я оставляю за собой право провести педсовет и поставить вопрос об исключении вашего сына из школы.

Молодая учительница Елена Александровна работала первый год и еще не привыкла в суровым школьным порядкам. Она еще верила, что школьный учитель — это не машина для произнесения заученных фраз, а помощник и друг.

— Заходите, — вежливо ответила она на стук в дверь.
— Добрый день, я папа Кости, — представился мужчина.
— Очень приятно, — сказала Елена Александровна и улыбнулась. — Все-таки они вас вызвали... Ну что ж, садитесь.
— Меня зовут Сергей Николаевич. Мне сказали Костя устроил какое-то ЧП.
— Он у вас очень добрый и отзывчивый мальчик, — произнесла молодая учительница. — Мне он очень нравится своей искренностью и желанием помогать тем, кто в его помощи нуждается. Я знаю, что он растет без мамы...

— Да, она ушла из жизни, когда ему было 5 лет. Костя очень любил ее. Они были друзьями, и он доверял ей все секреты. Знаете, ему очень тяжело без нее. Мы пытаемся ему ее заменить, но получается не очень здорово.

— Я это поняла. Мы с ним как-то говорили после уроков, и он мне рассказал, что очень любил маму и что я на нее похожа.

Сергей внимательно посмотрел на учительницу. Действительно, в ней было что-то знакомое. Как он сразу этого не заметил? Прическа, лицо, фигура.... Нет, они не были двойниками, но точно были очень похожи.

Елена Александровна немного смутилась.

— Что? Я действительно на нее похожа?
— Да.
— Вы знаете, — улыбнулась учительница. — У меня еще мало опыта в воспитании детей. Никто не преподавал нам курс душевной боли учеников. Я старалась помочь Косте обрести душевное равновесие. Мы с ним часто оставались вдвоем, он рассказывал мне о своих мечтах, о том, что ему нравится, а что пугает. Я видела, что ему не хватает женского тепла. Сестра никогда не заменит маму, а уж тем более какая-то учительница. Наверное, я немного перестаралась, и Костя слишком привык ко мне.
— Я не знаю, насколько это все педагогично, но думаю, что вы еще не утратили душевную щедрость. Вам, наверное, здесь сложно работать?
— Да как сказать... Все здесь разные. Кто-то меня осуждает, кто-то поддерживает. Ученики наверняка уже придумали мне прозвище и по углам шушукаются о моих сексуальных наклонностях...
— Ну, ну... не преувеличивайте, пожалуйста. Ничего такого вы не сделали, а дураков везде хватает. Скажите, что произошло на том злосчастном уроке?
— Да я даже не понимаю, как это получилось. Перед уроками он забежал ко мне и показал фоту мамы. Он был такой гордый и радостный.
— Сегодня день ее рождения, — произнес мальчишка. — Она всегда пекла пирог, и мы смотрели с ней мультики. Я прижимался к ней, и она гладила меня по голове...

У Сергея защемило сердце. Он совершенно забыл про ее день рождения. Время... Проклятое время. Оно стирает воспоминания и затягивает раны. Ты все реже вспоминаешь любимого человека и все реже смотришь на фотографии.

— Он отвечал урок. Очень неплохо отвечал, — продолжала Елена Александровна. — Я ему поставила четыре, потрепала по голове и невзначай произнесла строчки из стихотворения Михалкова «Что такое? Что случилось? С печки азбука свалилась?» Костя вдруг как-то странно на меня посмотрел, на глазах выступили слезы, он подошел и поцеловал меня в щеку. Я растерялась, ребята засмеялись... Ну а дальше вы сами знаете.

Мужчина внимательно посмотрел на учительницу, как будто пытаясь найти в ней знакомый лик дорогой ему женщины, и неожиданно произнес:
— Этот стих. Мама всегда его читала, когда хотела подбодрить или успокоить...

Елена Александровна нахмурилась.

— Что я наделала! Зачем я это сказала? Но я же не знала! Получается, это я его подвела. Теперь из-за меня у вас будут неприятности. Завтра же напишу заявление и уйду из школы.

— Даже не думайте! — запротестовал мужчина. — Если вы уйдете, это только убедит ваших руководителей в их правоте. Мы с вами будем бороться и за Костю, и за вас. Я не дам вас в обиду и, если надо, дойду до министерства. Завтра мы дадим бой этим бездушным людям! Не отчаивайтесь. Елена Александровна! Если вы уйдете, для Кости это будет очередная трагедия. Мой сын к вам привязан, и мы должны ему помочь пережить этот скандал. Приходите сегодня к нам после уроков. Костя будет рад, да и мы с дочерью тоже. Попьем чаю, посидим, поговорим. А завтра... — Сергей улыбнулся. — Как сказал один мудрец, «то, что ты не хочешь иметь завтра, отбрось сегодня, а то, что хочешь иметь завтра, приобретай сегодня».

ОХ, ЭТА ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ.

Детский юмористический рассказ.

Школа, прошу обратить внимание, любая школа, это, прежде всего небольшое государство, которое взрослые построили специально для детей. И править в нем необходимо по законам детства. Ну а взрослые, естественно, должны им подчиниться. Так как детские шалости в ней заменяют все. Ну, а когда требования взрослых учиться на одни пятерки и слушаться старших идут в разрез с этим, то начинается такое…

Такое началось в школьном коридоре, где встретились благодушный директор школы и слегка дернутая учебным процессом учительница истории.

Борис Васильевич, этот 5«Б» меня просто с ума сводит, - сходу выдала она.

Здравствуйте, дорогая Анна Петровна. Чем я могу вам помочь? Я весь к вашим услугам, - произнес директор.

Простите, я с вами не поздоровалась. Мы закончили раздел о Древней Греции. И я разрешила написать сочинения на свободную тему, - продолжала причитать женщина.

Анна Петровна, голубушка, история, это ведь так увлекательно. Вы же знаете, как я люблю Софокла, - успокаивал руководитель.

Если бы вы знали, что они о Софокле понаписали, - резко выпалила Анна Петровна.

Успокойтесь. Сейчас мы зайдем в класс, и узнаем, в чем там дело, - ласково, как только он умел, проговорил директор.

Они прошли через длинный коридор и вошли в класс, где их ждал неугомонный 5 «Б».

Дети, стоя поприветствовали вошедших взрослых, и начался урок.

Здравствуйте дети, садитесь, - поздоровалась Анна Петровна.

Дети сели за парты, директор школы тихонечко прошел в конец класса и сел за пустующую парту.

А что мы написали? Что было то и написали. Не верите, сами проверьте, - раздался хором класс.

Я уже проверила. Вот ты, Метелкина, Что ты написала? – спросила учительница.

А, что? Моды там хорошей не было. Там были одни весталки. Ходили все там голышом. А еще родители нас за это ругают, - встав из-за парты, отрапортовала ученица.

Была там мода. Была, - ответила Анна Петровна и тут же переключилась на мальчика, - ну и ты, Веников, что ты указал в своем сочинении?

Да так, ничего. Софокл был знаком с бароном Мюнкхаузеном. И вместе с ним летал на Луну. А великий французский писатель Жюль Верн, просто присвоил эту идею себе, - ответил Веников.

Ну, и каковы твои источники? – спросила Анна Петровна.

Марк Захаров. Режиссер есть такой знаменитый, - честно ответил Веников.

Больше всего меня покорил Рукомойников. Встань, Рукомойников, - потребовала учительница.

Как что-нибудь, Рукомойников. Я-то тут причем? Я в Древней Греции даже не был, - лениво произнес Рукомойников.

Сразу видно. Что ты указал нам в своей эксклюзивной информации? – спросила она.

То, что было, то и указал. Что великий философ Древней Греции Гоген, жил в бочке. И время от времени захаживал в знаменитый бар Мулен Руж, - ответил Рукомойников.

Во-первых, не Гоген, а Диоген жил в бочке. И в никакой Мулен Руж он не захаживал, - возразила Анна Петровна, размахивая указательным пальцем.

Кто-нибудь мне скажет, куда я попал? – не понимая, что происходит, спросил самого себя директор школы.

Да так, Анна Петровна, ничего интересного, - вставая из-за парты, ответил ребенок.

Но, все-таки, хоть чего-то интересного было? – продолжила допытываться она.

Ну, если только ради вас. Знаменитый Троянский Конь, это всего на всего компьютерный вирус. Этот вирус уничтожает программы. Есть и такие вирусы, которые уничтожают в компьютере все железо. Тогда хана, компьютер нужно выбрасывать, - разъяснил Матрицын.

Какое к черту железо. В Древней Греции не было железа. Не было. Черт, что я несу. Кстати, ты знаешь, кто такой был Гефест? – раздраженно поинтересовалась Анна Петровна.

Знаю. Это фирма по недвижимости. В ней мой папа работает. Президентом. Кует железо, не отходя от кассы, - радостно сообщил мальчик.

Ну, все, с меня хватит, - окончательно разозлилась учительница истории.

Директору больше ничего не оставалось делать, как спасать положение. И потому, он прошел через весь класс и встал спиной к доске.

Дорогие дети. Если бы вы знали, сколько хорошего дала нам Древняя Греция. Демократия, то есть дело народа, этим изобретением древних греков мы пользуемся до сих пор. А сколько великих философов подарила нам эта эпоха. Один только Софокл чего стоит. Тьфу, черт, что я несу. Вот я математик. И знаю все то, что было создано древними греками в математике, то да сих пор применяется, без всяких споров. Чего только стоит Фалес Милетский. Или, знаменитый Архимед. А знаменитые Пифагоровы штаны во все стороны равны. Ребята. Это ведь так интересно. А вы, тут свою учительницу мучаете, - нежным, родительским тоном произнес директор.

Детям всегда есть чем ответить. И потому, они вскочили из-за парт и прибежали к доске. Споря и активно дискутируя между собой, они чертили некоторое количество математических формул и геометрических фигур.

Как вы думаете, что они делают? – шепотом спросил директор школы.

Сейчас увидишь, - шепотом ответила учительница.

А дети, под чуткое внимательное наблюдение взрослых, все продолжали писать формулы и что-то чертить на доске

Пусть Фалес, Милетский, а Архимед великий математик. Тогда Гоген основатель Мулен Руж, которая жила в бочке. В Древней Греции не было железа. Троянского коня разводят у нас в России и потом впрягают в тройку. Ну а Пифагоровы штаны, уж точно не во все стороны равны, - неожиданно выдал Матрицын, после чего он выставил напоказ чьи-то брюки, продолжил, - потому, что в штанах один вход и два выхода, а у света, по меньшей мере, четыре стороны.

Ну, как вам прошел урок? – ехидно заметила Анна Петровна.

Удивительные дети. Как много они уже знают. Просто диву даешься, насколько они развиты, - произнес Борис Васильевич подавленно, снимая очки.

Привет всем. Случайно наткнулся на этот сайт и решил выложить историю. Поскольку не знаю,кому тут уже выссказатся...

Начнем с того. Мне 16 лет. (В мае будет 17).Я учусь в 10 классе. История началась с того... В августе я встретил девчонку Олю. Она хорошая,красивая. Я с ней общался и предложил встречатся. Она согласилась и я был счастлив. Затем началась школа, у нас появилась новая химичка. Молодая. 24 года. Олеся Павловна...Она такая зашла на каблуках в класс с очками и сказала нам,что будет теперь вести у нас химию.Ну лан. Уроки проходили как обычно.

Как то я опоздал на урок химии и тут мне Олеся выдала "почему опаздал?" А я "Проспал" И улыбаюсь. (думал будет ругать) А она "садись" Этим олеся мне и понравилась,что она не злая оказалась. Затем у нас была контрольная, я писал последний,все уже сдали работы иза этого олеся ждала меня одного и психовала. типа-СДавай быстрей!Пока ты сдаш я уже состарюсь! А я ей-Вы всегда будете молодой!!! Что её улыбнуло. Она са мной разоговаривает никак с остальными ученками,моргает глазками.

потом добавила меня в друзья вконтакте. Начала мне писать,лично оба мне спрашивать. ну я отвечал,её спрашивал,мы беседовали. доходило,что до 3х часа ночи болтали.я даже девушке Оле своей забывал спокойной ночи писать и с ней так никогда не общался. общение проходило неделями. в классе никто ничего не подозревал пока. Проходил время.Олеся Павновна приглашала меня и в гости к себе. я приходил,ничо такого. Когда в последний раз пришел она была просто супер!. На ней не была очков,волосы были распущены и она мило беседовала, потом села ко мне по ближе и попыталась поцеловать,я ей ответил тем же и мы поцеловались. О_о. Я не знаю,чо это было. Но потом мы с училкой не общались где то недели две. Я прихдил на ее уроки как обычно.. .Я стал скучать по ней,думал,что больше не будет того теплого общения. Затем она мне написала письмо вконтакте,что она не может больше держать в себе,влюбилась в меня и готова изза этого бросить своего парня,что плевать на возраст,что хочет меня....Я был честно говоря в ахуе. Я ничего не отвечал.. Затем я понял,что сам влюблен в неё и ответил взаимностью. Мы встречались тайно, у нас был секс 4 раза.

Но,что делать с Олей? Я не знаю,Как сказать ей,что хочу расстатся. Я знаю её маму. Папы у них нет. Оля хорошая, добрая. Она мне всегда помогала. Мне просто будет больно сказать,что между нами всё кончено. Она пока ничего не знает,мне жутко страшно ей в этом признатся. Никогда не знал,Что со мной это будет. Я боюсь,как сказать ей о разлуке? У меня складывается ощущение,что обоих люблю.. Уже запутался!